(Отрывок из повести)
«В толпе, усиленно работая локтями, меня отталкивает женщина и пробирается к выходу. Я снисходительно улыбаюсь и думаю: «Она полагает, что обогнала меня. На самом деле я вовсе могу не двигаться и буду на сотню-другую лет впереди. Просто она работает локтями, а я головой...»
(Из дневника)
Жизнь представлялась Женьке бесконечным путешествием. Она просыпалась утром, замирая от волшебства прочитанной вчера книги, и как бы пускалась в новую страну, не видя, не замечая вокруг себя почти ничего.
После короткой эпопеи – поступления в Студию-МХАТ, – (из 10 тысяч девчонок её отобрали на 3 тур!), но на 3м туре она с треском провалилась и чтобы успокоится и не сойти с ума от обиды, быстро поступила на философский в МГУ: два месяца занималась каждый день по 12 часов в исторической библиотеке, никто не заставлял, никто не понукал – благо с медалью нужно было сдать только один экзамен.
Истории философии стала любимым предметом: читала трактаты Гесиода и Марка Аврелия, размышляла над диалогами Платона, восхищалась Сократом, воистину её захватила игра Ума великих мужчин. Они обдумывали мир, они задавали друг другу вопросы, на которые до сих пор ни у кого нет ответа.
Она будто попала в бесконечный лабиринт идей и открытий. Это был мир, где человек и даже женщина, может с лёгкостью переноситься из страны в страну, из одного века в другой. Никакие личные драмы, мелкие обиды и огорчения не могли отвлечь её от процесса Познания, Женька вышла на берег Мысли, куда завлек её маленький ручеек детской любознательности...
Живые конкретные люди и по сей день очень мало ценят чистую Мысль, не меркантильно-разодетую, а ту, что парит над Землей и путешествует во времени и пространстве. Но Мысль вовсе не обижается на обывателей, она не ищет выгоды, ей хватает себя самой. Часто, не найдя ни одного пристального взора, обращенного к ней, она покидает околоземные пространства и летит в галактические дали.
Никто не кричит ей вслед: – Постой, мысль! Ты нам нужна!
Все призывают Силу, Могущество, Деньги, Красоту, но лишь избранные понимают, что твоя собственная Мысль может дать тебе и истинную Свободу и неистощимую Силу.
Тот, кто обладает Мыслью – обладает всем миром.
А у мамы вечная забота – как жить, на что? Неужели в этих практических вопросах смысл жизни? Чтобы не продолжать этот мучительный разговор, Женька торопливо целует мать и сына и идёт к себе домой, в свою комнату в коммуналке, что досталась в наследство от бабушки, из-за которой и состоялось её первое замужество. Жилплощадь в Москве была в те времена неплохой приманкой для прытких провинциалов, что рвались в Москву и выискивали романтических дур...
– Всё-таки, странная у меня дочь, – думает Клавдия Михайловна, сидя у самодельного абажура, ловко орудуя иголкой с ниткой. – Уж я ли не любила, не заботилась о ней. Упрямая, колючая, никто ей не нужен: ни я, ни сын. Всё решает сама. Недавно ушла от мужа с ребенком двухлетним, и нет в ней ни бабьего горя, ни раскаянья, ни щемящей женской слабости. Нет, спокойна так, будто впереди её ждет наследство или принц какой. А сколько их в Москве, матерей разведенных! Что-то никто не рвется их осчастливить. Нет, не понимает она дочь, холодом и тоской бьётся мысль:
– И зачем так мечтала о дочке, уж лучше бы сын, всё как-то надежней...
Надежность быть мужчиной ощущала и Женька. Еще в школе решала самая первая трудные задачки по физике, обожала доказывать теоремы, но никто её в этом не поощрял, скорее, удивлялись, будто негласный закон убеждал – родилась женщиной и нечего тебе рваться к мужским серьезным занятиям. Этого никто не говорил вслух, но никто не требовал от неё того напряженного искания, что и приводит человека из детства в серьезную взрослую жизнь со своим важным делом.
Женька много раз слышала, как мать с гордостью говорила кому-нибудь по телефону:
– У меня дочка хорошенькая, волноваться нечего, замуж выйдет!
Ведь не хвасталась же она её математическими способностями. В сознании матери был четко обозначен тот жизненный предел, что приведет её дочь к счастью. Мучительно было это первое открытие, ведь если для самого близкого человека её единственная ценность – это хорошенькая мордашка, чего же требовать от людей чужих, незнакомых?
Женька возненавидела свою внешность. Уже в детстве – разного калибра дяди и тёти только и говорили слащавенько:
– Девочка, ты не моешь глазки! – и потом в юности: – Какие красивые черные глаза!
– Да, провалитесь, мои глаза! – думала Женька,– никто не хотел видеть её взбудораженную душу. Как ей хотелось стать уродиной. Тогда всё мелкое и пошлое отлетело бы шелухой, никто не улыбался бы ей просто так, не заискивал.
Вот и получалось, что быть молодой и красивой, это всё равно, что выиграть в лотерею с природой, и выигрыш этот, полученный даром, не имеет ни цены, ни значения и не только не помогает, а путает карты Судьбы...
Самонадеянная мать Жени решила учить дочь музыке из тщеславия, чтобы доказать своим знакомым, на что способно её чадо – она сама когда-то мечтала приобщиться к людям искусства. И кто мог подумать, что пьесы Николаевой и этюды Черни незаметно уведут Женю от простых нормальных радостей, в которые свято верила мать Жени, и оставят её в недоумении перед дочерью.
А Женьке повезло – несколько лет её учителем был пианист и композитор, талантливый красивый человек, влюбленный в музыку. Он импровизировал на уроках, а Женька, зачарованная, наблюдала и слушала, как из простой мелодии рождается каскад гармоний, каким-то чудом извлекаемые всего лишь из одной только гаммы! На экзаменах они часто играли в 4 руки, и это радостное музицирование открыло ей истинное волшебство музыки, до которого порой не дотягивают даже профессиональные музыканты.
Встреча с композитором Городецким помогла преодолеть барьер нудного ремесла, когда погоня за техникой высушивает и отупляет неопытные молодые души (сколько нерадивых учеников возненавидели музыку), и приоткрылась заветная дверь в стене (таинственный мир Оскара Уайльда), и Женька попала в страну, где ничто не страшно: ни одиночество, ни уродство, ни бедность, и только душа властна или не властна делать человека счастливым, только разум пробуждает неведомые силы и ведет всё дальше от мелочной неразберихи страстишек, главная из которых зависть.
И тогда Женька потянулась ко всякому искусству, её манила возвышенная театральность – зазвучало Слово. Его интонация в сказках Пушкина, что читала бабушка, сидя под оранжевым абажуром, голос Литвинова по радио – всё это поглотило Женьку как омут, но здесь в игру воспитателя вступил отец Женьки.
Отец приучал Женьку к умственной работе, как охотник натаскивает любимую собаку на дичь, доставляя удовольствие прежде всего себе, и уж, конечно, ему и в голову не приходило, что игры в шарады, математические головоломки избавят Женьку от сонной ограниченности, в которой пребывают почти все нормальные женщины.
Как и всё в мире, эксперимент с Женькой был поставлен случайно. Отец мечтал о сыне – поэтому дарил ей, как умел, своё мужское могущество – думать не о мелком, а о великом, стремиться не к умножению плоти, а старался организовать её дух. Врожденные способности Женьки радовали отца, он наслаждался быстротой умственной реакции дочери и пропускал по её извилинам новую и загадочную информацию, а потом с гордостью демонстрировал дочь своим друзьям – пятилетняя девочка складывала и умножала в уме немыслимые числа...
А Женька, узнав однажды радость умственной удачи, всё вокруг обращала в задачу, требующую решения. В ней заработал мозг способный к познанию.
Игра в вундеркинда была увлекательна и не ограничивалась традиционными представлениями о том, что должна девочка, а что мальчик. Эта стихийная метода воспитывала «человека», в котором рождалось абстрактное мышление. Мог ли думать отец о том, как далеко заведут Женьку интеллектуальные игры, к какому новому духовному качеству подготовят и выбросят как неведомую зверушку (девочку с умом мальчика), из конкретности обыденной жизни в мир радостей абстрактных, солнечных, необъятных, к безумию творчества и вечному вопросу: ЗАЧЕМ Я?
Отныне она не могла примириться с пошленькой житейской истиной о хорошенькой мордашке и спрашивала себя с отчаянием: «Так неужели главное в жизни женщины выйти замуж? А мир, его открытия, интересная жизнь – всё это мужчине?» И что это за чудовищное разделение на «женское» и «мужское»? Отныне её влекло «человеческое».
Наталья Стремитина
Москва, 1976 – 2011, Вена
